музыка под чтиво (хоть и древняя, как сам тегст)

 Книга — источник знаний, это всякому человеку понятно. Но когда человек совсем ещё юн и мал годами, то все его знания — книга сказок, озвученная бабушкиным голосом перед сном. Из тёплой детской кроватки мир видится совсем иным: он яркий, волшебный и добрый.

 Осознание горькой правды придёт много позже, когда с праздничным стишком заберёшься на табурет и с высоты прожитых лет поймёшь масштаб наебалова: Дед Мороз носит папин халат, геройство Кота-в-Сапогах заканчивается лишь ссаньём -в-тапки, а королевич Елисей — обычный гопник, охочий до сонных баб.

 Или вот та же Машка, соседка по парте и гадина, подойдёт к тебе однажды на перемене, смущаясь и теребя косичку пальцем, с мятым листком бумаги. «Это тебе подарок на 23 февраля, картина называется Танк», — и протянет нарисованную зелёную кляксу с трубой. И вдруг р-р-раз! — чмокнет тебя в губы своим большим конопатым лицом. И конечно же, галопом по коридору вдаль устремится. Взглянешь ей вслед с укоризной, и поймёшь, что наша жизнь — боль: оказывается, не всякая жаба после поцелуя может превратиться в сказочную красавицу...

 Но стар и млад, лишь близится время к ночи, упорно желает верить в волшебные истории. Только у взрослых свои сказки, обычно страшные и ужасные.  

В одну чёрную-чёрную пятницу, на очень чёрной улице стоял чёрный-причёрный дом. Там в чёрной-чёрной квартире вздыхали, мешали пиво с коньяком и маячили огоньками сигар три грустные тени. Лишь нечастые проклятия в адрес пидарасов-электриков нарушали покой томного вечера. 

 — В далёком отрочестве, когда я ещё грыз карандаши и науку, шёл стопами великих авиаторов, мечтал как Покрышкин стать на крыло и гасить в небе немецких оккупантов, — Вадька с шумом выдохнул и передал папиросу, — Родина вдруг вспомнила, что я старинного крестьянского роду, и поэтому осенней порою с группой сокурсников должен отбыть в деревню. Биться за картошку и прочий урожай, а также нести единение студенчества с тёмными сельскими массами. Вот там приключился у меня один ужасный случай.

 Мы с Володей заёрзали, пугаясь подробностей. Наступило время ахуительных историй, чо.

 — Я же к тем годам научился ходить не только тернистым путём к храму науки, но ещё и немного левее, скользкой тропой похоти и разврата к ларьку вино-пиво, что возле нашего авиатехникума. Поэтому был твёрдо убеждён, что любой физический труд должен быть вознаграждён. Хотя бы литром. Иными словами,  через три дня ползания в полях по грязи и таскания вёдер с картофелем душа истово жаждала праздника. В стенах деревенского клуба, приютившего наш студотряд, нашлись единомышленники и скупые заначки. И под одобрительные крики я тут же был отправлен в ночь на поиски местных виноделов… Деревня встретила темнотой, враждебно закрытыми воротами и лаем собак. Лишь на окраине села распахнутая настежь калитка встретила уставшего путника, я толкнул незапертую дверь. Сказочная картина открылась взору: в центре низенькой комнаты стоял стол, шаловливые звёзды через маленькое оконце освещали на нём большую миску с яблоками и трёхлитровый грааль, источающий хмельной аромат. Это потом, когда я вдоволь испил амброзии, обнаружилась и кровать, и спящая на ней дева. Воистину сказочная ночь! Наскоро разбуженная нимфа сначала пыталась мне что-то шептать, потом успокоилась, а под конец закусила удила и скакала подо мной, как резвая бурёнка, оглашая ночную тишину протяжным мычанием. Вскоре, утомлённый полями, хмелем и скоропалительной еблей, я упал в беспробудную дрёму… Утренний Ярило разогнал темноту и разлепил веки, я улыбнулся новому дню и повернулся на ложе к страстной селянке. Рядом со мной, улыбаясь беззубым ртом чему-то в потолок, сонно сопела старушка лет восьмидесяти-девяноста, разметав по подушке седые волосы. Наверняка, ей снилась продразвёрстка, Будённый на коне или геройская красная армия, неважно, я этого уже не узнал. Зато я узнал, что умею быстро бегать по пересечённой местности и легко брать барьеры из деревянных изгородей. 

 Вспышка зажигалки на миг осветила Вадьку, он сидел надменно и чопорно, словно английский граф. Лишь блеск его умалишённых глаз выдавал немалую возбуждённость. Я это приметил и повёл свой рассказ.

 — Работали мы однажды в троллейбусном депо. Крышу чинили, заборы красили, короче гараж ремонтировали. И заведовал там техническими делами Петрович, так мастера по безопасности звали. Был тот Петрович еблив — просто зверь. Бывает, только на крышу залезешь, а Петрович тут как тут: где ремни, где страховки и где журнал от падежа кровельного скота? То краска ему огнеопасная, то маляр сильно пьян. Доёбистый мужик, но работу свою назубок знал: сколько ватт в розетке или там киловольт в троллейбусе — в любое время ответит. Но мы-то чернь, с нас нехуй взять, и стал тогда Петрович свою чрезмерную ебливость к водителям троллейбусным проявлять. Там же бабы одни, и только они вечером в депо после маршрутов — их Петрович встречает. Изоляторы, напряжение, всякие вольты меряет — не жалел ради безопасности пассажиров ни себя, ни водительшей. И особое внимание к Нинке, работала там одна дамочка в годах. Только она в депо заезжает — Петрович к ней в кабину сразу, заебливость свою показывать. Как провода, как трансформатор гудит или электроны у ней под капотом бегают — всё ему интересно. И однажды добился своего: подкараулил Нинку после рейса, прислонил её к работающему двигателю троллейбуса, чем уже нарушил технику безопасности- раз, заголил её девичий круп, чем нарушил правила поведения в трудовых коллективах- два, и присунул ей свой инструмент в лоно любви, чем нарушил  Нинкину супружескую верность-три. И после, во время так сказать акта наслаждения, совершил смертельную ошибку для мастера по тех- и электро безопасности, ухватившись двумя руками за оголённые провода токоприёмника. Как потом Нинка на следствии вспоминала, такие ощущения она знала лишь по книжкам, особенно когда Петрович в рваном ритме задёргался и под конец ещё слабыми токами через гандон достимулировал. Не помню ничего, говорит, я в себя пришла лишь тогда, когда гарь от Петровича опалённых трусов глаза разъедать начала. Отпустили её полицейские, так как умысла преступления не обнаружили. А троллейбус тот до сих пор катается, ничего ему не случилось. Говорят только, недавно он задавил двух бомжей и Лексус.

 — Волшебная повозка, даром что с рогами, — Вова звякнул стаканом и сглотнул содержимое, — факт, что не каждая межчеловеческая ебля есть чудесное действо и радость.

 В сумеречной тишине было слышно, как в хмельной голове нашего собеседника скрипели мысли и факты, топчась по буквам морали. Наконец посыпались связные предложения. 

 — Была сказочная майская ночь. Голову кружил белобокий месяц на небе, гормон и усатый сверчок из подвала. С чувством вселенского покоя и счастья я сидел на лавочке возле подъезда, вспоминая окончившийся корпоратив и бесшабашного таксиста, укатившего меня на классическом авто от цепких лап ослуживцев-алкоголиков в сторону родных пенатов. В общем, я коротал тёплую ночь в компании двух молчаливых собеседников, заботливо прихваченных с собой: поллитровым стеклянным флаконом цвета первого листка и белым хрустящим фужером. И когда уже куранты пробили три раза и уставшая ночная птица полетела в гнездо, сквозь аромат цветущей черёмухи моя утомлённая негой голова услышала дивную музыку: переливчатый цокот девичьих каблучков. Я сделал стойку на дичь… Она оказалась достаточно молодой, вполне симпатичной и прилично хмельной девицей. Мы допили моё, сходили за вином и сластями в ближайший лабаз, пили снова, смеялись и шептали друг другу всякие нежности. Ночь сблизила двух незнакомых людей; мой организм почуял смертельную угрозу от выпитых алкоголей и яростно требовал размножаться, дева была не против. А тут ещё сверчок, со своим ритмичным треском, настраивал на ебливый лад. Брачные покои были двумя этажами выше, дома она устремилась в ванную, я же наскоро смастерил брачное ложе и притаился. Влажная и не совсем раздетая дева, что придавало долю пикантности, нырнула ко мне под одеяло. Знаете, други, я не ханжа, но это была Шахерезада минета, Королева сосулек, она губами трепала мою кукурузину как настоящая Царица полей. Не в силах долго сопротивляться, я вскоре испустил дух, в том числе. Моя красавица привстала, включила ночник и одарив улыбкой, начала поправлять причёску. Эээ, крошка, думаю, я ж этикетам обучен издавна, тут надо повторить, отблагодарить деву так сказать. И протянув к ней руки, резко сдёрнул её кружевные трусы… там из редкого кустика растительности между ног, на меня глядел испуганный сморщенный хуец, он вдруг качнулся и печально помигнул мне залупой… Протяжный крик заметался по пустыннным улицам, забился по стёклам и над крышами спящих многоэтажек, разбудил сонных ворон и они закаркали, закружили, предвещая беду.

 — Так то пидор штоле был? — разочарованно протянул я.

 — Гандоны бы делать из этих людей, — ляпнул невпопад Вадька.

 — Вообще пиздец. Все зло от баб да от любвей сказочных,- Володя махнул рукой и принялся кому-то в ночь строчить смс.